[ATTR_SEP]onload=[VALUE_SEP]alert(1)[ATTR_SEP]onerror=[VALUE_SEP]alert(1)

Замалчиваемые аспекты жизни в позднем СССР

Сейчас очень часто можно услышать жалобные стенания об ужасающей жестокости и агрессивности современной молодежи, несомненно, подвергшейся пагубному влиянию сети Интернет. 

Эти господа, вероятно, врут, забыли свою юность или выращивались в оранжерее. 

Потому что если пристально рассмотреть условия, в которых приходилось существовать советскому школьнику, то становится понятным, что современная молодежь уступает в плане жестокости своим советским сверстникам на порядок. 

Начиналось все с первого класса, попадая туда ребенок узнавал, что теперь должен участвовать в нескольких драках не потому что существует какой–нибудь конфликт, а лишь ради того, чтобы таким способом установить некую иерархию. Тебя просто ставят перед фактом: сегодня ты будешь драться вот с ним — если тебе страшно, лень, ты пацифист или просто не видишь в этом никакого смысла, то лучше собраться и все–таки выступить, потому что несколько отказов приведут тебя в самый низ иерархии, где ты станешь объектом нескончаемых моральных и физических издевательств. 

Почти каждый день на школьном дворе лилась кровь из разбитых носов под восторженные вопли болельщиков. Подобно жителям Древнего Рима советские школьники просто обалдевали от драк, сколько различных усилий тратилось чтобы драка состоялась — интриги, сплетни, провокации — все шло в ход, лишь бы заставить двух человек сцепиться друг с другом на радость окружающим.

А в самой школе, лица, находящееся на нижних ступеньках иерархии, получали от сверстников по нескольку десятков оплеух, пинков и затрещин за день. Само собой повседневные поборы, ребята постарше или посильнее заставляли ребят поменьше и послабее попрыгать, пытаясь узнать о наличии мелочи в карманах. Могли также под страхом избиения отправить попрошайничать деньги или сигареты у прохожих. 

Но школа — это на самом деле безопасное место, ибо город, неизвестно кем, когда и зачем был негласно разделен на районы. Районы могли быть в дружеских отношениях, но чаще всего враждовали друг с другом. Попытайтесь представить себе: вы с друзьями пошли погулять, вас остановила группа сверстников и спрашивает: "вы с какого района?" если ответ не устраивает оппонентов, то ваши лица разбиты, а карманы очищены. Ну не дикость ли? Самое же страшное — это городской молодежи поехать отдыхать куда–нибудь на природу и встретить там молодежь сельскую. 

Иногда случались и разборки между районами: собиралось вплоть до пары сотен человек, вооруженных палками, ножами, кастетами, арматурой, ракетницами и прочими аргументами и устраивали грандиозное побоище, которое приходилось разгонять всей городской милиции. В результате ножевые ранения, переломы, тяжкие телесные да и трупы иногда иногда тоже бывали. Попытайтесь себе представить, как современная дрищеватая молодежь с вейпами будет подобным образом сражаться, не обхохочитесь только. 

Но больше всего доставалось бедным животным — что только с ними не делали: резали, расчленяли, скидывали с высоты, душили, сжигали заживо, забивали палками, топили, даже обливали расплавленным в консервной банке свинцом из аккумуляторов. И это не какой–то там поехавший живодер делал, а группа детей или подростков со смехом и весельем. Справедливости ради отмечу: в таких забавах участвовал не каждый, а примерно пятый–шестой, ну а свидетелями в разное время были практически все, да. Ну какой современный ребенок найдя лягушку догадается вставить ей в задницу соломинку и надуть, обрекая таким образом земноводное на мучительную смерть? А еще вспоминается случай из моего детства: в соседнем дворе вели какие–то ремонтные работы, осталось немного бетонной смеси и местная детвора замуровала в отверстии стены подрощенного котенка, оставив снаружи только голову. Пару дней голова жалобно мяукала, а потом перестала. Это все на глазах жителей дома происходило — советские граждане спокойно ходили мимо этого ужаса, не обращая никакого внимания. Представляете, какой массовый термоядерный разрыв анусов произойдет, если в наше время выложить в Сеть видео, где будет происходить нечто подобное? 

Ну и еще этот пост написал для общего развития тех, кто уже не в СССР родился. А то они ходят и думают: ах эти унылые лохи–старперы вокруг, в совке Ленина всю жизнь восхваляли и жизни совсем не знают, лол. Знают они жизнь, и в таких аспектах, что лучше бы вам с ними не связываться без серьезной причины, а то ведь как говорится "мастерство не пропьешь"

Ну и напоследок скажу, что никакого роста жестокости у молодежи конечно же не происходит, это иллюзия, вызванная массовым распространением смартфонов и видео снятых на них. Зато заметно обострилась реакция общества на ее проявления, достаточно лишь их задокументировать и запустить ролик или фото в Сеть и вот уже миллион гневных комментариев в пабликах, а полиция охраняет подъезд дома, где живет садист, от толпы представителей легиона анонимусов, желающей немедленно и навсегда перевоспитать лицо, продемонстрировавшее проблемное поведение. 

----------------------------------------------------------------------------------------------

Как подают машину для начальника

Журнал «Крокодил», №09, март 1963 года.

В постсоветских странах отмечается высокий индекс дистанции власти, что означает, что подчиненные ожидают и принимают как должное высокую степень неравенства между собой и начальством. Байское отношение лиц, облеченных властью, и сопутствующее ему подхалимство встречаются в таких обществах довольно часто.

Приём макулатуры в обмен на книжные абонементы, 1980–е годы, СССР 

Книги в обмен на макулатуру. Сразу нужно оговориться, что простое понятие "обмен", предполагающее безденежную мену между субъектами изменено здесь до предела. Во–первых, за макулатуру ты получал деньги (2 коп./кг, стоимость двух коробков спичек или звонка из уличного телефона), во–вторых, за книги ты платил деньги: ту сумму, которая была указана на 4–й странице обложки. Т. е., де–факто это не договор мены, пусть юристы уточнят название в комментариях.
Итак, в 1974 году государство создало систему продажи дефицитных изданий в обмен на макулатуру, которую сдавало население. (Это мотивирующее уведомление печаталось во всех "макулатурных" книгах на последней странице). 
Физически это выглядело следующим образом: ты копишь (на кухне, на балконе, и т. п.) разную бытовую макулатуру, сдаёшь её в пункт приёма, где тебе выплачивают деньги из расчёта 2 копейки за килограмм и выдают купон с названием книги и наклеенными на него марками. На марках – количество макулатуры, напр.: 2 марки с надписью "10 кг" или 10 марок с "2 кг". 
Марки придуманы были недаром: одна книга "стоила" 20 кг макулатуры, но если ты притаранил, допустим, 30 килограммов, ты получал купон с наклеенными на него марками на 20 кило, а марки на остальные 10 кг заботливо уносил домой, чтобы впоследствии наклеить на купон какой–нибудь другой дефицитной книги. 
Купоны не были защищены, их, в принципе, можно было как–нибудь напечатать самостоятельно, но я о таком не слышал, а вот марки имели водяные знаки.

Как узнать, какие абонементы (купоны) будут выдавать в приёмном пункте? Система оповещения была ограничена бумажкой, вывешенной на дверях пункта, примерно такого содержания: "Моэм "Луна и грош" – 20 кг, Дрюон "Железные короли" – 20 кг, "Сказки 1000 и 1 ночи", 2–й том – 20 кг. Приём с 26.11.1985, с 08.00 до 16.00, перерыв с 12 до 13, не более 2 абонементов в руки".
Это означает, что после 26 ноября неизвестно когда завезут новые купоны, да и 26–го неизвестно сколько их будет, может штук 50 всего завезли и, соответственно, надо бы придти пораньше, желательно до открытия, и тогда наверняка хватит.

Бумагу принимали не всякую, но удачно замаскированный газетами сырой магазинный картон давал значительную прибавку веса, да и накопить его просто – пошёл к ближайшему магазину и набрал; сбор упаковочного картона тогда был поставлен из рук вон плохо, это сейчас на этом деле зарабатывают миллиарды. Приёмщик мог потребовать развязать стянутый бечевой пук бумаги, ибо умников, подкладывавших кирпич или мочивших газеты было предостаточно. Мог просто объявить, открывая пункт приёма: — Картон не принимаю, — и всё, часть очереди рассасывалась сразу или начинала взывать к его совести, описывая долгое ночное стояние на морозе.

Да, занимали настолько ранним утром, что его можно было считать ночью; я сам, помню, прикатил тележку бумаги в пятом часу и был далеко не первым. Тогда же и единственные в моей жизни номерки на ладонях – предполагалась выдача абонементов на что–то сверхдефицитное и очередь была почти как в Эрмитаж.
Итак, макулатура сдана, абонемент с наклеенными марками получен – идёшь с ним в отдел книжного магазина с надписью "Издания за сданную макулатуру" (написана от руки, обычно в отделе подписных изданий – о них позже). Узнаёшь о наличии книги, идёшь в кассу, сдаёшь туда этот абонемент и платишь, собственно, деньги за книгу. Всё, она твоя. "Книжные жучки" водили знакомство с приёмщиками макулатуры, продавцами книжных магазинов, прочими полезными людьми и, в итоге, отоваривались несколькими (а то и несколькими десятками) "макулатурных" книг, и сдавали их в книгообмен, несли на книжную толкучку или, в свою очередь, подносили другим нужными людям в обмен на какую–нибудь услугу. У них же можно было купить абонементы с уже наклеенными марками, в зависимости от дефицитности – от 10 до 20 рублей. При средней зарплате инженера в 130 рэ десятка была вполне ощутима, так что квест со сдачей макулатуры предпочитали проходить от и до, без оплаты "жучкам". 
Приторговывал марками, кстати, и сам приёмщик, обильно поливая принятую макулатуру водой и выгадывая, т. обр., несколько десятков килограммов себе на марки.

Книгообмен. Позднесоветское изобретение; система обмена книгами между гражданами в специальном отделе некоторых (немногих) книжных магазинов, построенная на балльной системе редкости и востребованности книг. 
Книги подразделялись на 10 категорий, маркировались карандашом на 3–й странице обложки в соответствии с этой категорийностью (напр., надпись "А2" означала вторую снизу, почти самую малоценную категорию). Немалую роль тут играл внешний вид, сохранность книги – большая часть постоянных "обменщиков" была помешана на сохранности, ибо, как я предполагаю, даже не открывала приобретаемые книги, а просто ставила их на полку для красоты. Так, скажем, сверхдефицитный "Виконт де Бражелон", пребывая в высшей 10–й категории, мог сместиться волею продавца–"эксперта" в 8–ю только потому что у книги был помят верх корешка. 

Ты приходил с какой–то книгой в "Книгообмен", шёл к витрине, где было 10 полок, пронумерованных в соответствии с категориями от единицы до десятки, отыскивал глазами аналогичную своей и узнавал, в какой категории будет находиться твоя. Если её там не было, спрашивал у продавца; он брал твою книгу, просматривал её на предмет повреждений и помятостей, выносил свой вердикт (напр. – 4–я категория), делал пометку на третьей странице обложки. Обменять свою книгу 4–й категории ты мог на одну любую книгу из 4–й же категории, или на 2 любые из 8–й – действовал принцип кратности. И наоборот – ты на свою книгу 4–й категории не мог получить ничего выше 4–й, но имея 2 книги из 4–й мог получить одну из 2–й.  
Итак, ты выбрал 2 книги из 8–й (система на самом деле была сложнее простой кратной), продавец их откладывал для тебя, ты шёл в отдел приёмки книг, сдавал свою, там её оценивали чуть ниже той цены, которая указана на обложке – скажем, не 2.34, а 2 рубля 10 копеек, получал там бумажку с надписью "2.10", шёл в кассу, получал эти 2.10, тебе возвращали эту бумажку, её ты отдавал продавцу и возвращался к кассе чтобы оплатить стоимость отложенных для тебя книг из 8–й категории.

Все, естественно, стремились, выгадать с категориями, упросить продавца повысить её, иногда это получалось. 
Года с 85–го можно было в том же отделе выставить книги по коммерческим ценам, и в отельной витрине лежали шикарные издания Дюма, Купера и прочая беллетристика по ценам вдесятеро превосходившим государственные – 25–30 рублей. 
В принципе, страстно желая получить книгу из вожделенной 1 категории, ты мог тут же купить двухтомник "Граф Монте–Кристо" за 35 рублей и сдать его в первую категорию, получив, к примеру, "Метафорфозы" Овидия (но в денежном выражении ты получал на руки рублей 5 за "Графа" и платил 3.50 за Овидия, только что потратив 35…).

Подписные издания. Магазины и отделы с таким названием существовали для обеспечения предзаказа на книги "повышенного спроса". Кто–то наверху явно знал что то или иное издание будет востребованным, и стремился собрать заказы загодя. Наиболее известное советское издание по подписке – двухсоттомник "Библиотека всемирной литературы", иметь который в доме было не менее престижно чем чешскую люстру и полный хрусталём сервант. 
Как и в случае с "макулатурными" изданиями, по подписке продавалась в основном беллетристика, если отечественная – то только историческая, если иностранная, то, сами понимаете, утверждённая наверху. Понятно что "Мастера и Маргариту" или классово чуждого Набокова можно было получить только в самиздате и ходя под статьёй. 
Технически подписка производилась следующим образом: через знакомого продавца в "Подписных изданиях" или путём изнурительного постоянного посещения этого магазина в надежде что "выбросили новые списки" ты узнавал, что появилось что–то интересное. Покупал за 4 копейки почтовую карточку, заполнял её, в соответствии с каталогом планируемого выпуска (несколько каталогов от разных издательств лежали на столах), отдавал продавцу – и уходил, ожидая поступления на твоё имя почтового уведомления (почтовой карточки) о поступлении книги в продажу. Ожидание никогда не длилось менее полугода, обычно год, в случае с длящимися изданиями (той же двухсоттомной БВЛ или ЖЗЛ) – несколько лет.
Возможностей для мелкой коррупции тут было множество.

Книжные "толкучки". Строго говоря, по советским законам по крайней мере продавцы книг "с рук" постоянно находились под угрозой статьи "Спекуляция". 
Обычно это какое–то уединённое место, открытое пространство с разнообразными возможностями для спешного отхода при угрозе милицейской облавы – несанкционированный "чёрный" рынок во всей его красе. 
Сбыт книг "из–под полы" производился и у книгообменов, больших магазинов "Старая книга", особенно у их скупок, если скупки были где–то на задах магазина – вплоть до 90–х у дворовой скупки магазина "Букинист" на Литейном толклись хмурые личности.

На книги первых категорий (см. Книгообмен) была более или менее устоявшаяся наценка, называлась "нолик": т.е., к цене на обложке прибавлялся ноль. Стоит книга 2.50 – значит на самом деле она стоит 25 рублей – правило действовало до 3.50 – 4.00 рублей, дальше уже было дороговато, и "прибавив нолик" к пятирублёвой книге можно было её и не продать. Самая распространённая цифра на толкучее – "чирик"; категорию червонца умещалось 80% книжного дефицита, ещё 10% стоили 3–5 рублей, и только самые "элитные", говоря безобразным нынешним языком издания могли стоить 40–50 рублей. Речь, конечно, о новых книгах – настоящая букинистика могла стоить и дороже, но и торговля ею не была столь дика.

Распространители и книги в нагрузку. На предприятиях, в организациях были так называемые официальные книжные распространители.
Работник иной раз мог купить у них дефицитную новинку, например НФ–издание или историческую беллетристику. Но при этом приходилось покупать в нагрузку одну–две никчемные книги, которые и так пылились в книжных магазинах: третьесортную советскую прозу, разные полит. агитки, чьи–то унылые мемуары и прочий хлам. Некоторые этот хлам потом выбрасывали, некоторые сдавали в макулатуру, а у некоторых и до сих пор дома можно найти несколько книг из этой нагрузки.

Размышления. Ничего не понимая в экономике и государственном строительстве можно придти к выводу о том что дефицит книг был искусственным и направленным на унижение населения, увы… Если от 250 миллионов граждан СССР отбросить 100 млн слишком молодых, слишком старых и слишком больных, потом от оставшихся 150 млн отбросить 99,9%, которые не хотят читать или не хотят покупать именно эту книгу, и оставшееся число поделить для верности ещё на 2, то получится тираж в 75000 экземпляров книги стоимостью, скажем, 2 рубля, из которых 1 рубль – чистая прибыль. 
Нормальный тираж для страны с таким населением, мало того – страны, где чтение возводилось в культ – и 37500 рублей прибыли это одна сельская школа, или, наверное, 1 БТР, или, допустим, частичная реконструкция разрушенного немцами зала в Петергофском дворце. 
Т. е., какой–нибудь дрянной Морис Дрюон, жалкий псевдоисторический беллетрист и "большой друг Советского Союза", мог одной своей книжкой построить огромный свинарник или разбить городской парк – но его издавали маленьким тиражом, без переизданий, за ним заставляли ломиться в очередь, сдавать макулатуру или переплачивать втридорога… То же касается и остального ассортимента книгообменов, книжных толкучек и "макулатуры": Пикуль, Моэм, детективы, красивые художественные альбомы, Дюма etc. — при дальновидном государственном планировании они могли давать в казну десятки миллионов рублей ежегодно — а если экстраполировать это на одежду, мебель, продукты, машины, то получается прямо какой–то капитализЬм… но в рамках ХисториПорн мы обсуждать всё это не станем.

P.S.: Характерно что сбор макулатуры школьниками позиционировался как безвозмездная помощь стране, взрослые же стимулировались возможностью приобретения чего–то в обмен на помощь стране. Чувствую некоторое идеологическое несоответствие…