"/>[ATTR_SEP]autofocus href onfocus=[VALUE_SEP]((x)=>(confirm)(x))(`1`)

О сталинских колхозниках - владельцах собственных самолетов

Рассматривая прошлый пост http://joyreactor.cc/post/3616254 всегда надо понимать, что уществуют и исключения.

И хотя они скорее подчеркивают правила, все же они показывают, что даже в сложной ситуации есть весьма интересный выход. И опять же даже в самые грозные времена коммунизма люди с рыночным подходом к экономике помогают больше чем безмолвные винтики системы.

Ферапонт Петрович Головатый родился в селе Сербиновка, Полтавской губернии. Подростком вместе с братом Василием работал в Киеве сначала кузнецом, потом на ЖД. В 1937 едва не сослали в Сибирь. Отделался 10 месяцами в одиночке. Версии причин разныые, но не суть.

В декабре 1942 года в кабинет директора Саратовского авиационного завода вошел человек в деревенском зипуне и сказал: «Я хочу купить истребитель». Как вспоминал потом директор завода И.С. Левин, он даже растерялся от такого неожиданного предложения. Ему еще никогда не приходилось продавать самолет частному лицу. Он должен был позвонить в Москву, чтобы получить разрешение на такую продажу.

 В первых же газетных публикациях, напечатанных рядом с фронтовыми сводками, Ферапонта Головатого стали называть Кузьмой Мининым Великой Отечественной. Приводили слова знаменитого нижегородского земского старосты: «Люди посадские, люди торговые, люди ратные! Не пожалеем ничего, продадим, если надо, дворы наши, достояние свое…».

Как же все получилоссь: у него было 22 улья (кстати, по колхозному уставу положено не более 20), накачал меда (говорят 1-2 центнера), сберег до зимы (хитрец!) и продал в декабре 1942 на рынке Саратова за 200 км от дома. Попутно выяснилось, что именно зимой 1942-43гг. цены на рынках достигли максимума за всю войну. Уже 19 декабря Головатого лично поблагодарил Сталин, значит, мед раскупали "на-ура". Цены, по которым продавал, разнятся: то ли по 500, то ли по 900, то ли по 1000 руб/кг. Напомню, средняя зарплата в промышленности в этот время: 350-400 рублей. Все источники сходятся в том, что он вот так сел на рынке и насшибал 100 тысяч рублей. А потом с мешком денег пришел и купил истребитель (конечно вряд ли цена истребителя была как центер меда, но понятное дело это все равно было крупное вложение в армию). Позже и второй. Поступок патриотический и сама история явно не выдумана. Возможно лишь, что каких-то важных деталей мы не знаем и расхождения в цифрах. Немного странная сситуация с саратовцами, которые во время войны так быстро расскупили дорогущий мед, но бывает и наверное при отсутствии минимальной конкуренции и при дефиците сладкого даже если 2 центнера на большой город это не так уж и много.

Этот самолет есстественно хранится в авиационном музее в Калифорнии, США.

Есть еще 3 несложных вопроса для поклонников Сталина:

1: Почему этот нагло затесавшийся в ряды простых советских колхозников-тружеников богатей-вредитель Ферапонт не был своевременно раскулачен и даже в последствии? Он же явно классово вредный элемент.
2: Почему этот неразоблаченный вовремя кулак не был арестован с конфискацией имущества прямо на рынке за дичайшее спекулятивное завышение цены в десятки раз в голодающей, сражающейся стране?
3: Если разбогатевшие кулаки-спекулянты угодны и полезны сталинскому режиму, зачем их тогда массово уничтожали в период раскулачивания и эти все истории про коммунизм с классовыми врагами-кулаками?

Приём макулатуры в обмен на книжные абонементы, 1980–е годы, СССР 

Книги в обмен на макулатуру. Сразу нужно оговориться, что простое понятие "обмен", предполагающее безденежную мену между субъектами изменено здесь до предела. Во–первых, за макулатуру ты получал деньги (2 коп./кг, стоимость двух коробков спичек или звонка из уличного телефона), во–вторых, за книги ты платил деньги: ту сумму, которая была указана на 4–й странице обложки. Т. е., де–факто это не договор мены, пусть юристы уточнят название в комментариях.
Итак, в 1974 году государство создало систему продажи дефицитных изданий в обмен на макулатуру, которую сдавало население. (Это мотивирующее уведомление печаталось во всех "макулатурных" книгах на последней странице). 
Физически это выглядело следующим образом: ты копишь (на кухне, на балконе, и т. п.) разную бытовую макулатуру, сдаёшь её в пункт приёма, где тебе выплачивают деньги из расчёта 2 копейки за килограмм и выдают купон с названием книги и наклеенными на него марками. На марках – количество макулатуры, напр.: 2 марки с надписью "10 кг" или 10 марок с "2 кг". 
Марки придуманы были недаром: одна книга "стоила" 20 кг макулатуры, но если ты притаранил, допустим, 30 килограммов, ты получал купон с наклеенными на него марками на 20 кило, а марки на остальные 10 кг заботливо уносил домой, чтобы впоследствии наклеить на купон какой–нибудь другой дефицитной книги. 
Купоны не были защищены, их, в принципе, можно было как–нибудь напечатать самостоятельно, но я о таком не слышал, а вот марки имели водяные знаки.

Как узнать, какие абонементы (купоны) будут выдавать в приёмном пункте? Система оповещения была ограничена бумажкой, вывешенной на дверях пункта, примерно такого содержания: "Моэм "Луна и грош" – 20 кг, Дрюон "Железные короли" – 20 кг, "Сказки 1000 и 1 ночи", 2–й том – 20 кг. Приём с 26.11.1985, с 08.00 до 16.00, перерыв с 12 до 13, не более 2 абонементов в руки".
Это означает, что после 26 ноября неизвестно когда завезут новые купоны, да и 26–го неизвестно сколько их будет, может штук 50 всего завезли и, соответственно, надо бы придти пораньше, желательно до открытия, и тогда наверняка хватит.

Бумагу принимали не всякую, но удачно замаскированный газетами сырой магазинный картон давал значительную прибавку веса, да и накопить его просто – пошёл к ближайшему магазину и набрал; сбор упаковочного картона тогда был поставлен из рук вон плохо, это сейчас на этом деле зарабатывают миллиарды. Приёмщик мог потребовать развязать стянутый бечевой пук бумаги, ибо умников, подкладывавших кирпич или мочивших газеты было предостаточно. Мог просто объявить, открывая пункт приёма: — Картон не принимаю, — и всё, часть очереди рассасывалась сразу или начинала взывать к его совести, описывая долгое ночное стояние на морозе.

Да, занимали настолько ранним утром, что его можно было считать ночью; я сам, помню, прикатил тележку бумаги в пятом часу и был далеко не первым. Тогда же и единственные в моей жизни номерки на ладонях – предполагалась выдача абонементов на что–то сверхдефицитное и очередь была почти как в Эрмитаж.
Итак, макулатура сдана, абонемент с наклеенными марками получен – идёшь с ним в отдел книжного магазина с надписью "Издания за сданную макулатуру" (написана от руки, обычно в отделе подписных изданий – о них позже). Узнаёшь о наличии книги, идёшь в кассу, сдаёшь туда этот абонемент и платишь, собственно, деньги за книгу. Всё, она твоя. "Книжные жучки" водили знакомство с приёмщиками макулатуры, продавцами книжных магазинов, прочими полезными людьми и, в итоге, отоваривались несколькими (а то и несколькими десятками) "макулатурных" книг, и сдавали их в книгообмен, несли на книжную толкучку или, в свою очередь, подносили другим нужными людям в обмен на какую–нибудь услугу. У них же можно было купить абонементы с уже наклеенными марками, в зависимости от дефицитности – от 10 до 20 рублей. При средней зарплате инженера в 130 рэ десятка была вполне ощутима, так что квест со сдачей макулатуры предпочитали проходить от и до, без оплаты "жучкам". 
Приторговывал марками, кстати, и сам приёмщик, обильно поливая принятую макулатуру водой и выгадывая, т. обр., несколько десятков килограммов себе на марки.

Книгообмен. Позднесоветское изобретение; система обмена книгами между гражданами в специальном отделе некоторых (немногих) книжных магазинов, построенная на балльной системе редкости и востребованности книг. 
Книги подразделялись на 10 категорий, маркировались карандашом на 3–й странице обложки в соответствии с этой категорийностью (напр., надпись "А2" означала вторую снизу, почти самую малоценную категорию). Немалую роль тут играл внешний вид, сохранность книги – большая часть постоянных "обменщиков" была помешана на сохранности, ибо, как я предполагаю, даже не открывала приобретаемые книги, а просто ставила их на полку для красоты. Так, скажем, сверхдефицитный "Виконт де Бражелон", пребывая в высшей 10–й категории, мог сместиться волею продавца–"эксперта" в 8–ю только потому что у книги был помят верх корешка. 

Ты приходил с какой–то книгой в "Книгообмен", шёл к витрине, где было 10 полок, пронумерованных в соответствии с категориями от единицы до десятки, отыскивал глазами аналогичную своей и узнавал, в какой категории будет находиться твоя. Если её там не было, спрашивал у продавца; он брал твою книгу, просматривал её на предмет повреждений и помятостей, выносил свой вердикт (напр. – 4–я категория), делал пометку на третьей странице обложки. Обменять свою книгу 4–й категории ты мог на одну любую книгу из 4–й же категории, или на 2 любые из 8–й – действовал принцип кратности. И наоборот – ты на свою книгу 4–й категории не мог получить ничего выше 4–й, но имея 2 книги из 4–й мог получить одну из 2–й.  
Итак, ты выбрал 2 книги из 8–й (система на самом деле была сложнее простой кратной), продавец их откладывал для тебя, ты шёл в отдел приёмки книг, сдавал свою, там её оценивали чуть ниже той цены, которая указана на обложке – скажем, не 2.34, а 2 рубля 10 копеек, получал там бумажку с надписью "2.10", шёл в кассу, получал эти 2.10, тебе возвращали эту бумажку, её ты отдавал продавцу и возвращался к кассе чтобы оплатить стоимость отложенных для тебя книг из 8–й категории.

Все, естественно, стремились, выгадать с категориями, упросить продавца повысить её, иногда это получалось. 
Года с 85–го можно было в том же отделе выставить книги по коммерческим ценам, и в отельной витрине лежали шикарные издания Дюма, Купера и прочая беллетристика по ценам вдесятеро превосходившим государственные – 25–30 рублей. 
В принципе, страстно желая получить книгу из вожделенной 1 категории, ты мог тут же купить двухтомник "Граф Монте–Кристо" за 35 рублей и сдать его в первую категорию, получив, к примеру, "Метафорфозы" Овидия (но в денежном выражении ты получал на руки рублей 5 за "Графа" и платил 3.50 за Овидия, только что потратив 35…).

Подписные издания. Магазины и отделы с таким названием существовали для обеспечения предзаказа на книги "повышенного спроса". Кто–то наверху явно знал что то или иное издание будет востребованным, и стремился собрать заказы загодя. Наиболее известное советское издание по подписке – двухсоттомник "Библиотека всемирной литературы", иметь который в доме было не менее престижно чем чешскую люстру и полный хрусталём сервант. 
Как и в случае с "макулатурными" изданиями, по подписке продавалась в основном беллетристика, если отечественная – то только историческая, если иностранная, то, сами понимаете, утверждённая наверху. Понятно что "Мастера и Маргариту" или классово чуждого Набокова можно было получить только в самиздате и ходя под статьёй. 
Технически подписка производилась следующим образом: через знакомого продавца в "Подписных изданиях" или путём изнурительного постоянного посещения этого магазина в надежде что "выбросили новые списки" ты узнавал, что появилось что–то интересное. Покупал за 4 копейки почтовую карточку, заполнял её, в соответствии с каталогом планируемого выпуска (несколько каталогов от разных издательств лежали на столах), отдавал продавцу – и уходил, ожидая поступления на твоё имя почтового уведомления (почтовой карточки) о поступлении книги в продажу. Ожидание никогда не длилось менее полугода, обычно год, в случае с длящимися изданиями (той же двухсоттомной БВЛ или ЖЗЛ) – несколько лет.
Возможностей для мелкой коррупции тут было множество.

Книжные "толкучки". Строго говоря, по советским законам по крайней мере продавцы книг "с рук" постоянно находились под угрозой статьи "Спекуляция". 
Обычно это какое–то уединённое место, открытое пространство с разнообразными возможностями для спешного отхода при угрозе милицейской облавы – несанкционированный "чёрный" рынок во всей его красе. 
Сбыт книг "из–под полы" производился и у книгообменов, больших магазинов "Старая книга", особенно у их скупок, если скупки были где–то на задах магазина – вплоть до 90–х у дворовой скупки магазина "Букинист" на Литейном толклись хмурые личности.

На книги первых категорий (см. Книгообмен) была более или менее устоявшаяся наценка, называлась "нолик": т.е., к цене на обложке прибавлялся ноль. Стоит книга 2.50 – значит на самом деле она стоит 25 рублей – правило действовало до 3.50 – 4.00 рублей, дальше уже было дороговато, и "прибавив нолик" к пятирублёвой книге можно было её и не продать. Самая распространённая цифра на толкучее – "чирик"; категорию червонца умещалось 80% книжного дефицита, ещё 10% стоили 3–5 рублей, и только самые "элитные", говоря безобразным нынешним языком издания могли стоить 40–50 рублей. Речь, конечно, о новых книгах – настоящая букинистика могла стоить и дороже, но и торговля ею не была столь дика.

Распространители и книги в нагрузку. На предприятиях, в организациях были так называемые официальные книжные распространители.
Работник иной раз мог купить у них дефицитную новинку, например НФ–издание или историческую беллетристику. Но при этом приходилось покупать в нагрузку одну–две никчемные книги, которые и так пылились в книжных магазинах: третьесортную советскую прозу, разные полит. агитки, чьи–то унылые мемуары и прочий хлам. Некоторые этот хлам потом выбрасывали, некоторые сдавали в макулатуру, а у некоторых и до сих пор дома можно найти несколько книг из этой нагрузки.

Размышления. Ничего не понимая в экономике и государственном строительстве можно придти к выводу о том что дефицит книг был искусственным и направленным на унижение населения, увы… Если от 250 миллионов граждан СССР отбросить 100 млн слишком молодых, слишком старых и слишком больных, потом от оставшихся 150 млн отбросить 99,9%, которые не хотят читать или не хотят покупать именно эту книгу, и оставшееся число поделить для верности ещё на 2, то получится тираж в 75000 экземпляров книги стоимостью, скажем, 2 рубля, из которых 1 рубль – чистая прибыль. 
Нормальный тираж для страны с таким населением, мало того – страны, где чтение возводилось в культ – и 37500 рублей прибыли это одна сельская школа, или, наверное, 1 БТР, или, допустим, частичная реконструкция разрушенного немцами зала в Петергофском дворце. 
Т. е., какой–нибудь дрянной Морис Дрюон, жалкий псевдоисторический беллетрист и "большой друг Советского Союза", мог одной своей книжкой построить огромный свинарник или разбить городской парк – но его издавали маленьким тиражом, без переизданий, за ним заставляли ломиться в очередь, сдавать макулатуру или переплачивать втридорога… То же касается и остального ассортимента книгообменов, книжных толкучек и "макулатуры": Пикуль, Моэм, детективы, красивые художественные альбомы, Дюма etc. — при дальновидном государственном планировании они могли давать в казну десятки миллионов рублей ежегодно — а если экстраполировать это на одежду, мебель, продукты, машины, то получается прямо какой–то капитализЬм… но в рамках ХисториПорн мы обсуждать всё это не станем.

P.S.: Характерно что сбор макулатуры школьниками позиционировался как безвозмездная помощь стране, взрослые же стимулировались возможностью приобретения чего–то в обмен на помощь стране. Чувствую некоторое идеологическое несоответствие…

Партизаны-каннибалы. Самые жесткие фото не запостил хотя они выглядят не очень жестко все же.

СООБЩЕНИЕ ДИРЕКТОРА РУМЫНСКОЙ СПЕЦСЛУЖБЫ "СИГУРАНЦА" Е. КРИСТЕСКУ ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ РУМЫНИИ Й. АНТОНЕСКУ И РЯДУ ДРУГИХ ЛИЦ О ЛЮДОЕДСТВЕ В ОДНОМ ИЗ ПАРТИЗАНСКИХ ОТРЯДОВ ОДЕССКИХ КАТАКОМБ

18 апреля 1942 г.

СОДЕРЖАНИЕ: Доклад специальной службы информации о подпольной и партизанской деятельности в Транснистрии и на других территориях СССР

Секретно

Сообщение

18 апреля 1942 г.

Группа партизан-людоедов

Одесский областной комитет Коммунистической партии организовал ещё в августе месяце 1941 г. группу партизан, предоставленную в распоряжение советского военного командования для её использования со шпионскими и террористическими заданиями в тылу румынского фронта. Операцией руководили советские капитаны Фролов и Лемичик. Эта группа первоначально состояла из 42-х человек, оснащённых необходимым обмундированием, оружием, боеприпасами и продуктами. 10 сентября 1941 г. группа была выслана с заданием, но была засечена румынским патрулём, поэтому она отказалась от перехода линии фронта, возвратившись в Одессу. После этой неудачи в составе группы осталось 18 человек. В этом положении, когда возник вопрос об оставлении города Одессы советскими войсками, члены партизанской группы, оставшейся под руководством Солдатенко Александра, получили задание войти в Одесские катакомбы на улице Дальницкой № 47, с тем, чтобы в данный момент выйти из города и принять участие в действиях в тылу фронта шпионскими и террористическими актами. В катакомбе они заблаговременно сложили продукты и большое количество ящиков с боеприпасами, примерно 6 тысяч винтовочных патронов, несколько ящиков с гранатами, 47 винтовок, 3 ручных пулемёта, пистолеты и т.д.

Группа в катакомбе состояла из:

1. Солдатенко Александр, ныне мёртвый и съеденный наполовину.
2. Малицкая Елена, жена Солдатенко, находится в том же положении, что и её муж.
3. Николенко, расстрелянный Солдатенко.
4. Богушевский Михаил, арестован.
5. Колос Афанасий, арестован.
6. Мельников Иван, арестован.
7. Корней /может быть, Черней прим.пер./ Леонид, арестован.
8. Буряк Леонтий, арестован.
9. Драчук Пётр, арестован.
10. Быстрицкий, до сих пор не задержан.
11. Бялик, убитый и съеденний целиком.
12. Женя, его жена, имела ту же судьбу.

Эта группа должна была установить контакт с другой группой, оставшейся на поверхности. С этой целью Черней Леонид трижды покидал катакомбу в течение первой половины ноября месяца 1941 г. для того, чтобы встретиться с девушкой-связной. Однако, они никогда не смогли встретиться, так что группа Солдатенко осталась изолированной. В дальнейшем, после того, как власти предприняли меры к замурованию всех входов в катакомбы, находящиеся внутри потеряли любой контакт с внешним миром. Полиция пыталась 13 ноября 1941 г. проникнуть в катакомбу, однако попытка не увенчалась успехом, т.к. группа была встречена огнём, и в результате был убит один полицейский. С момента замурования выходов из катакомбы и до февраля м-ца 1942 г. находящиеся в катакомбе не показывали никаких знаков жизни.

Из последующих проведённых расследований установлено, что группа в катакомбе стояла перед двумя проблемами:
1. Отсутствие продуктов;
2. Желание некоторых партизан выйти из катакомбы и сдаться румынским властям, это намерение было решительно отвергнуто руководителем этой партизанской группы Солдатенко Александром, угрожавшим смертью любому, кто бы осмелился уйти. Первая проблема была решена убийством Бялика и его жены, которые были разрезаны на куски, положены в бочки и засолены. Это продовольствие потреблялось некоторое время в виде борща и жаркого. Солдатенко, как руководитель, оставил для себя мозги расстрелянных.
Это решение было принято Солдатенко на основании специфического большевистского критерия. Бялик и его жена не были членами этой группы и не были членами коммунистической партии. В определённый момент, когда кончались эти продукты, перед каждым встала проблема, кого следующего положат в бочку. Мысль покинуть катакомбу пустила корни. По этой причине несколько лиц считали себя более подходящими для первенства /в бочонок/, поэтому 1 февраля 1942 г. часть из них смогли приспать бдительность Солдатенко и выйти через недостаточно хорошо замурованное отверстие. Эта первая группа состояла из: Мельникова Ивана, Чернея Леонида, Буряка Леонтия и Быстрицкого. Им удалось уйти из-под взгляда часовых и они разошлись по домам. Будучи выданными соседями, они были арестованы полицией, кроме Быстрицкого, которого невозможно найти до сего времени. Тем временем, другая часть группы пробует бежать. Для того, что-бы быть уверенными в удаче, они решаются убить Солдатенко и его жену, что и было ими сделано, после этого они направляются к выходу. Они вынуждены возвратиться от выхода. Их встретила густая туча дыма, введённого в катакомбу властями.
Группа принимает решение переждать несколько дней, чтобы рассеялся дым. Тем временем, так как у них нет продуктов, они решили съесть мускулы рук и ног Солдатенко и его жены. Когда стал возможным подход к выходу из катакомбы, они вышли и сдались властям. В составе этой группы вышли Богушевский Михаил, Колос Афанасий и Драчук Пётр.

Начальник специальной службы информации, генеральный директор Еуджен Кристеску

Сообщено:
Председателю Совета министров, Кабинету Министерства национальной обороны;
Генеральному штабу армии;
Министерству внутренних дел;
Губернатору Транснистии;
Губернатору Бессарабии;
Генеральному управлению жандармерии.

ГАОО (Государственный Архив Одесской Области). Ф. 492 (ст.) Оп. 1 (ст.). Спр. 13 (ст.) Арк. 20 24 (ст.).

в добавок: http://www.agentura.ru/library/gogun1.pdf

Ученый-ихтиолог Владимир Чернавин. Арестован 23 октября 1930 г. и отправлен в лагерь на Соловки по делу "консервных вредителей" только из-за того, что... изучал рыб. В 1932-м с семьёй бежал в Финляндию.

Последная хатан VIII Богдо хаана Гэнэнпил.

Она вышла замуж за правителя Богдо–хана в 1923 году. Однако семейная жизнь продлилась недолго, и уже спустя год ее супруг умер. Гэнэнпил вернулась в родное село и вступила в повторный брак. У нее родились две дочери и сын.

К сожалению, репрессии 1930–х годов не миновали эту женщину. Для монгольских "чекистов", женщина, некогда бывшая первая леди Монголии противоречила коммунистической идеологии. В 1938 году было сфабриковано дело об уничтожении народной власти с помощью Японии.
По этому делу было арестовано немало лучшей интеллигенции того времени. Среди них оказалась и последняя супруга Богдо–хана Гэнэнпил. Ее обвинили в сборе материалов для передачи Японии и после пыток получили признание в том что она “Предатель родины, решила бороться против народной власти, и при поддержке империалистической Японии восстановить ханскую Монголию”. В октябре 1938 года ее расстреляли. В 1990 году ее реабилитировали решением военной коллегии Верховного суда Монголии.